Злоба футбольного дня

Александр Нилин

Фанатам мало самовыражаться в насилии, они хотят быть на виду у всей страны

(Фото: Макс Новиков)

Фанаты спортивные всего, чего хотели, добились, кроме разве канонизации. Но она им из стратегических соображений и не нужна - в неформальности заведомо меньше каких-либо ограничений и есть простор для наращивания популярности. Всех нас, любящих футбол не фанатически, а, как выражаются игроки, зряче, оттеснили на задворки зрелища, оставив роль наблюдателей за происходящим. И очень уж наивно думать, что судьба фанатов зависит от нас, уповающих, может быть, втайне не на силу, отсутствующую у власти, а на расплывчатость общественного мнения. Это наша судьба во многих смыслах зависит от вышедших из-под контроля фанатов.

Лет десять назад Аркадий Галинский - знаменитый, напомню, поскольку все связанное с цивилизованным спортом катастрофически забывается, футбольный обозреватель, ныне покойный, - попеняв за утрату болельщицкой жилки и отчуждение от злобы дня, позвал пойти с ним на московское дерби: матч между "Динамо" и "Спартаком".

И злобу футбольного дня мне пришлось ощутить в полной мере, едва успел закончиться победой "Спартака" матч. Мы с Адиком (как называли Галинского друзья) оказались в медленной толпе динамовских - судя по яростному отчаянию, с каким переживали они поражение, - фанатов. Мне казалось, что грубая демонстративность их скорби ни в коем случае не может угрожать нам, господам не первой молодости, к тому же сделавшим футбол своей журналистской специализацией - и уже потому вливающих в коктейль своего восприятия игры, к сожалению, в три раза больше аналитики, чем эмоций, оттого крайне скупых в пристрастиях к отдельно взятым клубам. Но фанат, казавшийся обезумевшим от горя, рвался из рук с трудом сдерживающих его друзей и кричал истерически агрессивно: "Не смей смотреть на меня!" Мы не имели возможности обойти беснующуюся молодежь стороной - и крик, получалось, обращен был к нам. Галинскому было уже к семидесяти, но он человек импульсивный и храбрый (кстати, храбрость одного не подчиненного толпе человека встречается во много раз реже, чем отвага подставляющей себя под омоновские дубинки толпы), сказал, что, если кто-нибудь из этих молодцов на нас бросится, он вынужден будет прибегнуть к приему, которому научили его во фронтовой разведке, - ударит нападающего каблуком в горло... Мне в тот момент показалось, что огорченный всем увиденным на стадионе Адик со свойственным всем литераторам воображением преувеличил грозившую нам опасность. Но утром в газете я прочел, что вчерашняя разгневанная толпа сломала челюсть не участвовавшему в матче динамовскому вратарю Сметанину - двухметровому атлету, вступившемуся за оскорбленную кем-то из фанатов жену.

Угрозу с противоположной фанатам стороны я испытал довольно скоро. В марте 94-го года в Москву приехала "Барселона" на матч со "Спартаком". Трибуны в Лужниках очистили не слишком тщательно, просто лед посыпали песочком, и я понял, что придется стоять на скользких скамьях, а не сидеть. У меня был блатной пропуск на виповские места, но я их в горячке не нашел. Стоял рассеянно в проходе - трезвый совершенно, законопослушный господин с пропуском, повторяю, обещающим известные привилегии, и уж, признаюсь теперь, с дамой, стадия отношений с которой ввергала временно обратно в юношескую сосредоточенность на своем гордо рефлектирующем "я". На дежурное замечание представителя лужниковской администрации (в штатском, а не в каком ни в камуфляже) о запрещении стоять в проходах кротко ответил, что не собираюсь здесь задерживаться. И вдруг напарник сделавшего замечание - тоже не в камуфляже, но совершенно квадратный верзила в надвинутой шляпе - раздулся на глазах до невероятных размеров, гнилопомидорно раскраснелся и сипло прорычал, что он меня сейчас растерзает. Я настолько изумился его беспричинной ярости, что не успел испугаться, - за долгую и далеко не безгрешную жизнь я никогда не испытывал такой откровенной к себе ненависти... Что же требовать, думаю я сегодня, от ОМОНа, в большинстве случаев комплексующего на почве своего бессилия, когда разъяряет его неповиновением молодежь с ее самочинным статусом.


Трудно поверить, но когда-то на наших стадионах была совсем другая атмосфера, ни злобы, ни насилия - только общее ощущение праздника. (Фото: Александр Бочинин)

Сегодняшнюю Россию можно, при желании, рассматривать как электорат московского "Спартака". И воинственная консервативность его приверженцев - "Спартак" единственный из классических советских институтов, не претерпевших существенных изменений, - пусть и несолидно олицетворенная в фанатах, могла бы, наверное, импонировать мне. Разобравшись в особенностях спартаковских болельщиков, я бы, возможно, и в характере своей страны лучше разобрался. Более полувека хожу на футбол, и помню, как в послевоенных сезонах "Спартак" не побеждал ни "Динамо", ни ЦДКА, а за него все равно многие и многие болели. И был, по-моему, в том многомиллионном пристрастии некий вызов именно жестокости времен, отрицающих привычные ценности. Помню, как в 1948 году, очутившись ребенком во взрослой спартаковской компании, я вынужден был почувствовать себя сугубым конъюнктурщиком за то, что болел за поистине великий тогда клуб ЦДКА: недобитая интеллигенция угадывала в победах армейской команды безжалостный имперский мотив, а их "Спартак" служил остаткам свободомыслия.

Помню и другое. Проходим во второй половине 80-х на матч дублеров с Бесковым, тренировавшим тогда "Спартак", и Андреем Петровичем Старостиным. Стайка фанатов со спартаковской атрибутикой устроилась в ряду под нами - и Старостин немедленно встал со своего места. Бесков стал уговаривать его остаться: "Может быть, они сегодня не будут кричать". Но глухой к тому времени на левое ухо основоположник "Спартака" отсел подальше. Мне показалось, что я понимаю мотивы его отвращения к подросткам, ничего предосудительного в тот раз не совершившим. Братья Старостины сделали все от них зависящее, чтобы поднять в обществе реноме футболистов, отождествить их с первыми авиаторами, может быть, или с аристократическими атлетами-джентльменами начала века, которых брали себе за образец они, дети царского егеря. В болельщиках основанного ими клуба, невольно бросающего вызов ведомственному спорту - футболу, культивируемому под эгидой НКВД и Красной Армии, они мечтали увидеть людей той же элитной породы. Красавец гладиатор по своему облику - лучшей живой эмблемы "Спартаку" и нельзя было придумать, - Андрей Старостин искал душевной опоры в дружбе с Юрием Олешей, с артистами Художественного театра. И необратимость превращения ценителя, знатока, искушенного зрителя в оголтелого фаната оскорбляла чувства гордого старика, ушедшего из жизни вместе с последними, как он считал, настоящими болельщиками.

Но жизнь спортивная продолжается и без Старостиных - и не терпит пустоты на своих трибунах. Футбол невозможен без энергообмена с публикой, какой бы она ни была. Мир, похоже, не испытывает сегодня недостатка в злой энергии.

Конечно, странное - по контрасту - впечатление производят теперь в кинохронике 40-х годов доверчивые лица людей в шинелях со споротыми погонами. Они прошли войну, сталинские тюрьмы, многим из них еще предстоит жизнь за колючей проволокой и уж точно всем - за железным занавесом. Откуда же в них такая незамутненность азарта? Однако не правильнее ли будет спросить - не знаю только, кого: себя ли, самих ли фанатов, наверняка не пожелающих меня услышать, - почему футбольное зрелище разжигает кровавый, разрушительный инстинкт в тех, кто вовсе не рвется в действующую армию? Может быть, сам футбол нынешний тому виной - гладиаторы не жаждут больше иной участи?

И полицейскими методами общества ревнителей футбола не облагородить. И ОМОН скорее всего обречен на поражение в битвах с фанатами. Ни "Спартак", ни тем более остальные клубы с их меньшей популярностью не захотят лишиться своих фанатов - единственной регулярно осязаемой аудитории. Футболу ничего не остается, как за неимением гербовой (а у кого она сегодня в наличии?) бумаги писать свою сегодняшнюю историю на простой.

Ехал как-то в пригородной электричке, и уже на подъезде к Москве по вагону прошествовали футбольные фанаты в своих шапочках и шарфах. Они шли с определенным, грамотно соблюдаемым интервалом, подобно выходящим на представительный матч спортсменам. И меня эта дисциплинированность насторожила, пожалуй, больше учиняемых ими безобразий.

Я лишний раз убедился, что стихия толпы доступна управлению тех взрослых, которые отлично понимают примитивный механизм ее действия: вспомните, как фанаты ЦСКА или того же "Спартака", кажется, забрасывали всяким дерьмом американское посольство, когда бомбардировали Югославию.

И второе: мне показалось, что в пристрастии к футболу всем напоказ и эпатирующем мирных жителей вызове прежде всего сублимировалась жажда любой ценой (включая мазохистское наслаждение от избиений озверевшими омоновцами) быть на виду у целой страны, вне зависимости от личных достоинств и способностей.


Кто-то чашу стадиона сравнивает с бурлящим морем, кто-то - с кратером вулкана. К сожалению, сегодня эти метафоры воспринимаются буквально, в смысле опасности для жизни и здоровья. (Фото: Денис Киврин)